Владислав Крапивин - Та сторона, где ветер [с иллюстрациями]
Глава восьмая
Что случалось в те далекие времена, когда Генке было всего четыре года, он помнит очень смутно. Больше по рассказам бабушки. Но один случай Генка запомнил на всю жизнь. И не по рассказам запомнил, а сам, потому что он один и видел это.
Тоже была гроза. Сухая и трескучая. Скрипела открытая форточка, и ветер заносил в нее теплую пыль. Генка сидел в кухне на бабушкином сундуке и вздрагивал при каждом ударе грома. Вздрагивал от неожиданности, а не от страха. Что такое гроза, он еще не очень понимал.
Вдруг стало тихо-тихо. Полуоторванная форточка пискнула и обессиленно повисла на одной петле. По стенам разошелся неприятный красноватый свет. Генка вскинул голову и увидел шар.
Шар был большой, с новый Генкин мяч. Он висел над столом и светил, как неяркая лампа в закопченном розовом абажуре.
Потом Генка увидел, что шар крутится – так быстро, что расплывались его очертания. Генка не испугался, но ему стало как-то неуютно и беспокойно.
– Ба-а! – позвал он и опрокинулся на спину от разорвавшего уши треска.
Он ни о чем не успел подумать. Оглохший и обалдевший лежал на твердой крышке сундука и видел над собой потолок с извилистой трещиной.
Прибежала бабушка. Запричитала, закрестилась, схватила Генку на руки и, не отпуская его, стала затаптывать язычки пламени на крышке подполья.
В кухне резко пахло тополиными листьями.
С тех пор перед каждой грозой Генку начинал давить страх. Такой же темный, тяжелый и неотвратимый, как сама грозовая туча. Когда Генка был еще маленький, страх перед молнией загонял его на диван, заставлял прятаться с головой под папиным пальто и лежать почти без дыхания, пока не утихнут самые дальние раскаты. Потом Генка вырос и прятаться перестал. Больше молний он боялся теперь, что кто-нибудь узнает о его страхе. И когда подходила гроза, Генка садился на подоконник, небрежно листал книжку и старался презрительно улыбаться при каждом громовом ударе. Но внутри у него все леденело. А если дома никого не было, он прочно закрывал все окна и форточки, проверял вьюшки, захлопывал дверь: перед собой хвастаться было глупо.
Хуже всего Генка чувствовал себя, когда оказывался в грозу на улице. Ему казалось, что он открыт всем молниям, что он, как железный шпиль, притягивает их к себе и вот-вот раздастся трескучий страшный удар. Это был страх беспомощности. Гроза могла делать все, что угодно, а Генка был беззащитен. Ведь тучу не заставишь повернуть назад, не разгонишь выстрелом из катапульты…
Генка стоял у закрытого окна и смотрел, как приближается гроза. Это была не та гроза, которая полдня собирает над городом кучевые облака, громоздит их в тучу, медленно гасит солнце, а потом уже под вспышки и грохот опрокидывает на крыши ливень. Она пришла издалека и неудержимо надвигалась на город, глотая последние обрывки рассеянных солнечных облаков. Черно-синяя, плотная, зловещая.
Тусклая неторопливая молния загорелась внутри тучи и осветила дымные провалы. Грома не было. И это молчаливое движение грозы было еще страшнее.
Туча подошла совсем близко. Теперь уже без молний Генка видел темные клубы, рваные клочья и завихрения. А впереди, как первая штормовая волна, катилось длинное серое облако, похожее на клубящийся след громадного паровоза. Оно именно катилось – двигалось, вращаясь. При вращении верхняя часть этой облачной цепи устремлялась вперед и вниз, как падающий гребень морского вала.
«Грозовой фронт», – подумал Генка, хотя совсем не знал, что называется грозовым фронтом.
Крутящееся облако почти подошло к зениту. Оно было светлее тучи, которая затемнила теперь полнеба.
«Может быть, есть за ней просвет?» – со слабой надеждой подумал Генка.
На юго-западе, где белела над крышами старая колокольня, и на западе, над тополями улицы Чайковского, просвета не было. Генка отодвинулся к самому краю окна и прижался щекой к стеклу, чтобы разглядеть сквозь листья северо-западный край неба.
Он и там не заметил просвета.
Но среди замерших веток сирени, на темно-синем фоне грозы, увидел Генка белый квадратик змея.
Это было непонятно и страшно. Владька сошел с ума! Или он не чувствует грозу? Но этого не может быть: он-то как раз лучше всех чувствует, что делается в небе.
– Дур-рак! – с отчаянием сказал Генка.
Снова сгорела в туче молния, более быстрая и яркая, и через несколько секунд откликнулся гром – короткие, как выстрелы, нераскатистые удары. Генка вздрогнул и сильнее прижался щекой к стеклу. Здесь, в палисаднике, не шевелился ни один листик, а там, вверху, бесновались грозовые потоки, и даже отсюда было видно, как вздрагивает «Фрегат».
Генка смотрел, каждую секунду надеясь, что белый квадратик вот сейчас качнется вниз и станет опускаться за тополя.
Ведь пора. Давно пора!
Крутящееся облако уже перешло зенит. Дрогнули ветки, и осторожный шорох прошел по листьям. Потом ударил короткий ветер, и, как первые разведчики грозы, прогарцевали по дороге вихревые столбики пыли. Три электрические вспышки брызнули светом совсем близко, и гром слился в один раскат.
– Уходи… Уходи, ну уходи же! – шептал Генка Владьке и «Фрегату».
И вдруг понял. Понял сразу и отчетливо: Владик не уйдет.
Он не уйдет, он нарочно дождался грозы и стоит сейчас к ней лицом, лицом к ветру, связанный со змеем чуткой живой ниткой. Он связан с ним воедино и чувствует всю стремительность грозовых течений, и, наверно, кажется ему, что сам он там, в бешеном небе.
Конечно, так и есть. Ведь это же Владька! Он отчаянный, и он никогда не видел, как взрываются шаровые молнии! Теперь Генка понимал. Он даже ясно представил, как Владик, вытянувшись в струнку навстречу ветру, стоит на гребне крыши, маленький, бесстрашный. И беззащитный… Открытый всем молниям. Рядом с железным стержнем флюгера.
Генке показалось, что в груди у него стало пусто. Сердце съежилось в крошечный комок, толкнулось несколько раз и затерялось в этой тошнотворной пустоте.
А белый змей, вздрагивая, стоял в темном небосводе.
Снова сверкнуло и почти сразу же грохнуло.
Генка рывками начал расстегивать пуговицы. Он сбросил рубашку, брюки и остался в майке, трусах и прорезиненных тапочках-спортсменках. Генка знал, что сейчас ударит ливень и в промокшей одежде бежать будет трудно.
А может быть, не надо бежать? В последний раз Генка с надеждой глянул на «Фрегат»: может быть, белый квадратик уже скользит вниз? Он не скользил. Генка поежился, сцепил зубы и рванул оконную задвижку, как затвор винтовки.
Пыльный теплый воздух вошел в комнату и закачал занавески, Генка согнулся и прыгнул в окно.
Он оглянулся на бегу. Сзади еще голубел кусок чистого неба и золотились маленькие облака. Но впереди и над головой не было ничего, кроме грозы. Кроме грозы и высоко взлетевшего белого змея. Потом змей скрылся за косматой пеленой, и Генка понял, что там уже дождь.
Он мчался изо всех сил. Кололо в легких, и сердце стучало беспорядочно, не в такт бегу. Выпуклые булыжники мостовой отбивали Генке ноги сквозь тонкие подошвы тапочек. Порывистый ветер догонял Генку и толкал в спину – помогал бежать. Здесь, внизу, он почему-то летел навстречу грозе.
Тяжелая, как ртуть, капля ударила Генку в плечо. Потом сразу несколько. Потом они посыпались часто-часто, соединяясь в упругие струи, и наконец дождь хлынул так, что трудно стало дышать, и пришлось защитить рот ладонью, чтобы не наглотаться воды.
Ярко-фиолетовые вспышки резали шумящий поток ливня, и залповые удары грома, чуть приглушенные дождем, раздавались все чаще над головой.
Генка уже промчался по тому отрезку улицы, где должен был упасть под напором ливня «Фрегат», но не разглядел змея. Да и не старался. Он думал о Владьке.
Когда Генка подбежал к Владькиному дому, в канавах уже пенились ручьи. Сквозь косую завесу дождя Генка увидел на крыше черную Владькину фигурку. Владик стоял, чуть наклонившись вперед и запрокинув голову. Левая рука была привычно согнута в локте. Значит, он до сих пор держал нитку. Значит, «Фрегат» до сих пор не упал! Не упал вопреки всем законам природы, несмотря на бешеный ливень! Видно, там, наверху, ветры вступили со змеем в союз и решили помочь ему удержаться на высоте во что бы то ни стало.
Генка не добежал до калитки: знал, что она заперта. А звать Владика было бесполезно. Подпрыгнув, Генка ухватился за верхнюю кромку забора, подтянулся, лег животом на доски и перевалился в мокрые лопухи. В ту же секунду взорвалось небо! Генке показалось, что над головой, в зените, вспыхнула ослепительная звезда, а от нее, как огненные трещины, разбежались до горизонта ломкие молнии. Удар был такой, что Генка плашмя растянулся в траве.
Он лежал под дождем и был готов лежать так, пока не уйдет гроза. Но это продолжалось две секунды. Или три.
